Весна на Кипре

Вот сейчас, вот именно сейчас надо зажмурить глаза, отвлечься от пейзажа за окном, глубоко вдохнуть и вынырнуть где-нибудь в заливе Аматус, возле Лимасола. Теплые соленые капельки медленно, нехотя сползают с плеч.

Мне щекотно и смешно. Почему же я здесь только сейчас? Ведь это было так просто. Доехать, зашвырнуть чемодан на кровать, скинуть тесные туфли и бежать, немедленно бежать здороваться с морем.

Здороваться — это обязательно: стихию надо задобрить, заговорить, убедить, чтобы она приняла во внимание сроки, обстоятельства, дату отъезда, чтобы не ярилась и была доброй. Да, я подлизываюсь к морю, как последняя язычница. Мы давно в сговоре, с тех самых пор, когда в первый раз приехала на Кипр. Тогда сразу помчалась в окрестности Пафоса, к камню Петра ту Ромиу — туда, где вышла из моря самая знаменитая древнегреческая куртизанка и где нужно искупаться всякой женщине, которая хочет быть красивой и молодой. Всегда. Было довольно холодно, но я и какая-то сухая английская леди влезли в воду поеживаясь. На берегу, отвернувшись, ждали наши мужчины — купаться нужно обязательно обнаженной, они были деликатны и даже не улыбались. Только курили. Между прочим, у Боттичелли Венера выходит из гигантской устричной раковины. Вот откуда появилась на свет главная женская богиня — из влажной устричной плоти. Это правильно, на Кипре всегда все правильно.

Тот первый день был полностью посвящен Афродите. Искупавшись, поехали дальше — в сторону заповедника Акамас. Сумрачные эвкалиптовые рощи обступили со всех сторон Афродитину купальню. Там, где из скалы сочится кристально чистая вода, богиня встречалась с любовником, из местных.

Бродили по склонам, покрытым цветущим шалфеем, вдыхали целебный эвкалиптово-шалфейный воздух (бесплатные ингаляции), пока не стемнело. Греческие боги начали о чем-то перешептываться, и стало немного страшновато.

Ужинали в деревеньке Лачи, что по дороге в Пафос. Я не могла проехать мимо. Маленькие рыбацкие домики, тишина, на берегу никого, только пальмы выстроились ровной шеренгой вдоль пляжа, под каждой — по два, только по два шезлонга. И мы остались здесь. Ужинать в Лачи — особое удовольствие. Старые прибрежные таверны, которые гордятся своей рыбой — свежайшей, хорошо прожаренной, украшенной яркими колечками лимона. И еще тот самый греческий салат, для которого нужен именно кипрский сыр фета — снежно-белый кисло-сладкий брусочек, венчающий горку зеленых листьев, оливок и помидоров. Все это будет повторяться еще и еще — в Лимасоле, Ларнаке или Пафосе: запотевшая, покрытая испариной, истомившаяся за день бутылка вина, глиняная миска салата и мезе — спектакль из десятка кипрских блюд на белоснежной скатерти. Рыба, кальмары, креветки, мясо ягненка, сахарный запеченный картофель и обязательные соусы. Финал ужина я помню очень смутно.


Проснулась уже под утро, в Пафосе. Этот городок — подарок Кипру от римлян, франков и венецианцев. Здесь раскопали виллы античных аристократов — теперь они называются домами Диониса, Тесея и Орфея — и нашли уникальные мозаики. Вот Икар берет у Диониса уроки виноделия, Аполлон тем временем догоняет нимфу Дафну, царица Спарты Леда воркует с лебедем, нимфы готовят уставшему Дионису ванну, Тесей борется с Минотавром, Геракл побивает льва, и только Орфей поет, аккомпанируя себе на лире, и толпа древних, как мир, греков внимает божественной мелодии. Мы изучали мифы в окрестностях города, пока солнце не прогнало нас с развалин. После смутных воспоминаний об истории остро захотелось конкретики современного искусства, и мы спрятались в картинной галерее «Киклос», лучшей на острове. Яркие, избыточные, дерзкие пятна современных абстракций успокоили нас, только что переживших античные вакханалии. Выторговали картину малиново-розовых, почти неприличных тонов, а потом развалились на лугу, прямо под окнами галереи, среди ромашек и маргариток. Пили вино, смотрели, как рыбацкие лодки заходят в гавань, как море плюется вслед купальщикам соленой пеной.



Я решила, что нужно срочно возвращаться в Лимасол. Потому что уже соскучилась по своим каблукам, оставленным в нераспакованном чемодане в отеле Four Seasons, и еще хотела увидеть крепость, где Ричард Львиное Сердце венчался со своей испанкой Беренгарией Наваррской. Она попала в плен к кипрскому наместнику, а потом явился жених, чтобы освободить ее. И заодно завоевал сам остров, совершая третий крестовый поход. Жаль, что тебе легче перенести сроки своего крестового похода, чем освободить меня из плена. Но я не обижаюсь, я люблю Лимасол. Хотя иногда мне досадно, что о нем знаем не только мы. Зато, когда я устаю болтать с соседками на кромке бассейна, ты сдаешься и везешь меня в окрестности Ларнаки. Ты же знаешь, что я давно охочусь за фламинго. Там, в окрестностях города, неподалеку от мечети Гала Султан Текке, есть соленое озеро, куда иногда прилетает целая стая розовых фламинго. Я была там уже трижды — безуспешно, ни одной птички. Но на этот раз, когда мы приехали вдвоем, наконец повезло.

Тонконогие нежные птицы сидели, клевали, бродили по берегу озера и совершенно не боялись нас — неуклюжих, толстопалых и бледнокожих наблюдателей, щелкавших фотоаппаратами. А потом нужно было ехать дальше, в горы, за скатертью, которую я давно хотела купить. В деревеньке Лефкара маленькие старинные домики сбились в стайку, в каждом домике — мастерская: женщины вышивают скатерти, салфетки, покрывала, мужчины плетут кружева из серебра. В средние века сюда, на курорт, приезжали богатые и знатные венецианки, чтобы подышать горным воздухом и занять руки плетением кружев. Здесь был Леонардо да Винчи, который купил вышитое алтарное покрывало для собора в Милане. Мы пробирались по тесным улочкам, искали мне скатерть с тем же узором, какой выбрал Леонардо. Его вкусу я доверяю. Заглядывали в каждую лавчонку с сокровищами: серебряные и золоченые ложки, кувшины, подносы, кубки, вазы, горы колец, браслетов, кулонов. Ты выторговал нам набор полезных серебряных ложек и ажурное колье для мамы. А скатерть я так и не купила — нарочно, чтобы был повод вернуться.

Но ты обещал, что на этот раз будет Троодос. Настоящие, высоченные, головокружительные горы. И самая высокая вершина Кипра — Олимпос, его кульминация. Мы хотели добраться до монастыря Кикко, самого знаменитого на острове, где хранится чудотворная икона Богоматери, написанная апостолом Лукой. Основатель монастыря получил ее от византийского императора в благодарность за излечение дочери. Икона прячется под покровом, ее нельзя увидеть, можно только прикоснуться к самому краешку. Из монастыря отправились в Кедровую долину. Ты где-то прочитал, что тамошние кедры больше и красивее ливанских. Проверить мне удастся нескоро: одна в Ливан я не решусь. Но кипрские кедры и правда вне конкуренции. Во всяком случае, в реестре моих воспоминаний.

Потом мы доехали до горной деревушки Фини, где объелись лукмадесом — маленькими орешками в липком сиропе — и снова пили вино. Познакомились со старым мудрым греком Каллисом, который лучше всех на свете умеет делать огромные глиняные сосуды. Его древнее ремесло давно никому не нужно: пиво в банках, вино в бутылках, молоко в пакетах. Зачем теперь тяжелые, громоздкие кувшины, которые только-то и умеют, что остужать воду в летнюю жару, сохранять оливки прохладными и свежими, придавать маслу особый вкус солнца. «Вы помешались на полиэтилене», — почему-то обвинял нас старик. Теперь Каллис делает табуретки для кофеен из земляничного дерева и золотистого дуба. Ты тогда, в порыве экологического раскаяния, чуть не купил у него все, что он успел соорудить. Я чудом убедила тебя, что нас не пустят с этим в самолет.

Но самое яркое, что я помню из того мая, — пушистые цветные ковры на горных лугах. Плотные кустики кипрского барбариса, сквозь которые пробиваются розы и можжевельник. На тех склонах, где больше солнца, побеждает скальная роза — красное покрывало до горизонта, насколько хватает глаз. Волнующее, будоражащее зрелище. Окунуться бы, побарахтаться на этом ковре — но он колкий, расцарапает до крови. Перевозбужденные полыханием роз, мы выбрали себе лужайку поспокойней: фиалки, незабудки, вероника, крокусы, ирисы и лютики. Библейская идиллия, завтрак на траве, тягучий цветочный дурман, в котором мы тонули. И еще орхидеи — как же я забыла о главном? Орхидей, оказывается, было там великое множество, но я не заметила ни одной, пока их не принес ты.

На обратном пути мы видели, как пасут шерстяных, ленивых овец на лужайках, густо заросших тимьяном. Они дают молоко, из которого делают халуми — уникальный кипрский сыр, приправленный мятой. Мы всегда везем его в Москву, несколько килограммов, чтобы хватило надолго. И сыр всегда кончается через две недели. И я снова начинаю тосковать по нашему острову. Он ведь совсем близко.

Все, все, я уже просыпаюсь — сколько можно мечтать? Сегодня я сама позвоню тебе и попрошу, чтобы ты увез меня сейчас же, немедленно, на остров, который так терпко и остро пахнет любовью. Ты ведь сам говорил, что весну нужно встречать на Кипре.