Крит. Кносский лабиринт

В свете бледной зари и в жарких сумерках катит свои гладкие виноцветные волны Эгейское море. Тысячи закатов наполнили его темно-багряной кровью, тысячи медных солнц взошли и закатились над ним, тысячи медленных дней; прошли как один. В одну из душных звездных ночей, когда в морских глубинах неподвижно стояли косяки тяжелых сонных рыб, а рыбаки крепко спали в своих хижинах, из моря тихо выбрался сияющий белый бык. Никто не видел его. Крепко спал темный остров Крит, словно укрытый скомканным бурым одеялом с серой выпушкой морской пены. А в прохладных дворцовых покоях металась во сне бледнокожая женщина, прижимая к груди деревянную куклу коровы, и потом плакала утром, и все не находила себе места до тех пор, пока хитроумный Дедал не закрылся в своей мастерской, где что-то долго строгал и ладил, совсем позабыв про свои восковые крылья...



На зеленом холме среди оливковых рощ стоит город-дворец, которого, нe было. В разные времена разные люди по-разному не верили в существование критского лабиринта. Греческие сказителиаэды передавали из поколения в поколение странный миф о несчастной царице Пасифае и ее страсти к быку; о Минотавре, чудовище с золотыми глазами, которое живьем пожирало красавиц среди бурых от крови стен. Об искусном Дедале, который построил злосчастный дворец, а потом в страхе бежал с Крита, преследуемый коварным Миносом.

Древние греки, хотя своими глазами и не видели мифического лабиринта, постройку его все же приписывали соотечественнику. На всякий случай. Европейская наука Нового времени не допускала даже мысли о том, что все эти сказки про белого бычка могут иметь отношение к исторической реальности. Вердикт, вынесенный учеными мужами, был суров: пытаться найти Лабиринт так же нелепо, как, вооружившись лопатой и картой Испании, искать могилу Дон-Кихота Ламанчского или отправиться в пустыню за обломками лестницы, которая приснилась библейскому Иакову.

Но, несмотря на бурные протесты академиков, баснословный лабиринт на Крите все-таки отыскали. Примерно сто лет назад дворец-призрак обрел самые настоящие каменные стены, лестницы, башни, колоннады и балюстрады.

Лабиринт не поражал пышным фасадом. Со всех четырех сторон наружу выходили лишь глухие стены, почти без входов и окон. Внутрь вели двое ворот, за которыми и начинался Лабиринт, — в темноту уходили узкие ломаные коридоры. Внутренние стены были покрыты бесчисленными фресками с изображением людей и животных. Залы и террасы разделены красными деревянными колоннами-раструбами. Ничего подобного доселе никто не видел. По крайней мере за последние две тысячи лет.

Из тени небытия выступал запутанно-торжественный лабиринт, а с ним и его обитатели, день за днем справлявшие в этих стенах радостный праздник жизни и, несомненно, осмеявшие всякого, кто сказал бы, что наступит время, когда человечество усомнится в самом существовании Кносского дворца.

А жизнь в этом дворце происходила самая пышная и многообразная. Это подтверждают бесчисленные обломки и черепки, найденные среди кносских развалин. Каким-то чудом уцелели остатки великолепной мебели, куски столов с хитро исполненными ножками, изукрашенных ларцов из алебастра, золотых, серебряных и керамических ваз, расписанных морскими звездами и розовыми полипами. По комнатам оказались рассеяны самые разнообразные мелочи — музыкальные инструменты, доска для игры в шашки, инкрустированная золотом и хрусталем, керамические таблички, коробочки, детские игрушки. Но особенно много было женских украшений: по всему дворцу были разбросаны ожерелья, диадемы, гребни, браслеты, запястья, перстни, кольца, серьги, аграфы, геммы, подвески, флаконы для духов, ларчики для притираний, ящички для помады и много чего еще. Судя по этим находкам, уцелевшим после страшной катастрофы, разрушившей лабиринт, жизнь его обитателей представляется изнеженной и утонченной. Знатоки эгейской старины сравнивали Кносский лабиринт с Версалем эпохи короля Солнца или даже времен Людовика XV, когда при французском дворе все дни превращались в один сплошной, изысканный праздник.

Более трех с половиной тысяч лет назад Кносс был столицей Эгейского мира, законодателем мод не менее строгим, чем современный Париж. И подобно современным пре-зидентам и королям, критские цари должны были нести ежедневное бремя представительства, а этикет в лабиринте был не более легким, чем сорок веков спустя в Парижском Версале.

В большом тронном зале совершались «выходы» государя и приемы иностранных посольств. Послы заморской земли в причудливых одеяниях преклонялись перед критским царем, приносили ему дары, сверкавшие золотом, серебром, слоновой костью, а местная знать окружала трон своего владыки, как живой венец его славы и могущества. То выходил правитель к своему народу, показываясь за стенами лабиринта, перед главным входом, под пышным портиком, стоя в царской мантии, весь усыпанный драгоценностями, на пестром фоне изразцовой стены. То в Малом покое государь в кругу своих министров, «канцлера», «визиря» и прочих решал вопросы войны и мира, давал законы населению страны, подводил итоги государственным и военным расходам. То назначались торжественные богослужения в домашнем храме, горели перед статуями богов огни, с курильниц возносился душистый дым, в длинных коридорах шли процессии жрецов в белых развевающихся одеждах. То давались спектакли в двор-цовом театре, а точнее, амфитеатре-цирке, полурелигиозные действа, собиравшие в клинья зрительного зала все многочисленное население лабиринта. Здесь игрались трагедии, происходили кулачные бои, танцы жриц со змеями, но в первую очередь — «скачки с быками» — магические пляски Минотавра, на которые из царской ложи взирали правитель и его слегка скучающая супруга с тяжелой прической, как в рюмочку затянутая в корсет.

Жизнь деловая и богослужебная сменялась празднествами. Тогда в пиршественных залах воздвигались огромные столы для дневного и ночного пира, зажигались лампы и смоляные факелы, серебряные блюда ломились от изысканных кушаний. На стол подавались жареные кабаны, птица, рыба, овощи и плоды, вино рекой текло из больших киафов в малые фиалы, шумели и веселились приглашенные, поражая богатством и изяществом своих туалетов. Дамы, которые у эгейцев участвовали в застольях наравне с мужчинами, выставляли напоказ свои платья со множеством оборок и прошивок, фамильные драгоценности и почти обнаженную грудь. Мужчины блистали золотом, дорогими поясами, перстнями, пряжками и особенно щеголяли черными локонами, завитыми тщательно и причудливо. То, в подходящую пору года, веселая компания кавалеров и дам усаживалась в легкие колесницы с цветными спицами и отправлялась охотиться на диких зверей. Дамы на колесницах, мужчины на породистых скакунах, со сворами собак, с толпой ловчих, доезжачих-загонщиков, которые заботливо оберегали участников охоты от всех опасностей, превращая ее в легкую и приятную забаву. На одной из фресок изображена такая сцена охоты.

Охотники и охотницы гурьбой устремляются к кабану, окруженному собаками. Чуть позади ждут слуги, держащие других собак на сворах. В колесницах сидят зрители — те кто не принимает непосредственного участия в охоте. Красивый юноша в хитоне и щегольски закрученных локонах, подступив близко к зверю и театрально изогнув тело, наносит последний удар копьем. Однако трудно представить себе настоящего охотника в локонах и полусапожках. Скорее всего, зверь заранее был загнан и затравлен слугами так, как то делалось для изящных охотников при дворе Людовика ХIV, от участников требовалась только красивая поза и некоторые спортивные навыки. Охота превращалась в милую забаву, во что-то вроде английской стрельбы по тарелочкам. В жаркие месяцы лета царь со свитой отбывал на маленькую виллу в Агиа Триада, чтобы там в тиши уединения отдохнуть от дел, забыть груды и тревоги и на досуге насладиться всей роскошью и богатством, которые достались ему как законное наследие от длинного ряда царственных предков. А Лабиринт, словно гигантский муравейник, продолжал пребывать в непрестанном, движении. Каждое утро рассыпались по бесчисленным залам и переходам низшие слуги с метлами, щетками и тряпками; разгорался огонь в печах, и пекари приступали к своему делу; люди хлопотали на конюшне, на псарне и на скотном дворе, сменялась стража у ворот и дверей; начи-нали стучать молотками каменщики, слышался скрип гончарного круга. Жрецы совершали положенные обряды в царской канцелярии, над хозяйственными счетами склонялись писцы, советники собирались в приемных, ждали аудиенции послы иностранных дворов. Начинался деловой и трудовой день.

А тем временем женщины неутомимо просиживали часы у туалетных столиков, советовались с портнихами, покорно отдавали себя в руки искусных парикмахерш, выбирали наряд на сегодняшний день, чернили брови, подкрашивали губы, накладывали румяна на щеки. Это тоже была нелегкая работа, требовавшая терпения и времени.

Потом подходил час трапезы, которая оживлялась остроумной беседой, а может быть, музыкой и пляской рабынь. После трапезы наступал час визитов. Изысканно разодетые щеголи, надушенные, с тщательно завитыми локонами теснились вокруг прославленных красавиц в «салонах» лабиринта. Здесь велись светские разговоры, обильно приправляемые свежими сплетнями. А когда после длинного дня наступал тихий прохладный вечер, обитатели безмерного дворца расходились по своим комнатам, чтобы отдохнуть, кто от нелегких трудов, а кто от забот утомительной светской жизни.

Глядя на фрески в Кносском дворце, невольно чувствуешь себя так, словно незваным гостем явился в эту эфемерную жизнь, созданную самым тонким и прихотливым вкусом. Представлены ли эгейцы послами при иноземном дворе или охотниками в погоне за зверем, изображены ли критянки исполняющими религиозный обряд или в повседневной обстановке, - везде глаз отмечает благородство движений, изысканность в положении тела, головы, рук и ног. Критских мальчиков и девочек с самого раннего детства учили отгибать спину назад, ровно ставить ноги при ходьбе, красивым изгибом поднимать руки или протягивать их с чуть заметным сгибом в локтях, прямо держать голову, чтобы не нарушалось расположение локонов...

Наряды критских женщин не кажутся созданными для домашних забот и присмотра за детьми и хозяйством. Это не наряд жены-матери, кормящей ребенка, готовящей обед мужу, хлопочущей на кухне в огороде. В такой одежде не могла бы ахейская царевна Навсикая стирать белье. Такое впечатление, что критянки вообще не признавали ничего другого, кроме купальных костюмов и роскошных бальных туалетов, усыпанных драгоценностями. Туалет нередко состоял из широчайшей юбки на металлических или костяных об-ручах, низкого корсета и отогнутого назад воротника а-ля Мария Стюарт — грудь оставалась обнаженной. Передвигаться во всем этом великолепии было не более удобно, чем в самых предельных по размерам кри-нолинах наших прапрабабушек. Туалет дополняла фантастическая прическа в виде громадного рога, загнутого вперед и раскрашенного в два цвета поперечными полосами.

Критские красавицы охотно пользовались косметикой, они накладывали пятна кармина на грудь и даже красили волосы — один из саркофагов украшает изображение подозрительно яркой блондинки.

Весь туалет эгейской модницы требовал многих часов, проведенных за туалетным столиком перед зеркалом при содействии толпы рабынь. И, конечно, затянутая, расфранченная, надушенная красавица не могла и думать о том, чтобы отправиться куда-нибудь пешком или заняться каким-то общественно полезным делом. Если и не приходилось ей распорядиться, чтобы ко входу немедленно был подан ее любимый розовый «Роллс-Ройс», то к услугам ее, наверняка, были крытые носилки с мягкими пуховыми подушками и шелковыми занавесками. Покачи-ваясь на плечах дюжих рабов, с милой улыбкой отвечая на приветст-вия знакомых, придворная львица XX века до Рождества Христова отправлялась, вероятно, на другой конец лабиринта на вечеринку к лучшей подруге-сопернице. Там, среди светских дам и кавалеров, в гостиной, украшенной фресками и горельефами, уставленной дорогими безделушками, происходила милая болтовня, обменивались светскими новостями и перемывали косточки отсутствующим друзьям. Если бы современная светская дама понимала язык «слогового письма А», она мог-ла бы с легкостью поддержать неза-мысловатый салонный разговор.

Изысканности движений и поз на критских фресках вполне соответствует причудливая роскошь дворцовой обстановки. Хозяева Лабиринта, несомненно, были людьми с хорошо развитым чувством юмора. Среди кносских фресок попадаются самые настоящие карикатуры, иногда напоминающие старинные японские рисунки: крошечные тела с огромной головой, лица с висящими носами и вывороченными губами. Им вполне соответствуют по стилю и пузатые фигурки идолов с непомерными гениталиями. Критяне ценили эстетику безобразного. Избалованный вкус притуплялся и требовал пряного — отвратительное подчас предпочитали прекрасному.

В Микенах был найден золотой спрут, безделушка, поражающая изощренностью исполнения. Щупальца осьминога гармонично сплетены в одно законченное целое, при этом переданы все омерзительные подробности головоногого — присоски на его мясистых лапах, студенистая голова с круглыми выпученными глазами, мешоктело, являющееся одновременно и затылком, и желудком. Надо было пройти длинный путь, чтобы суметь ощутить красоту безобразного. Чеканный золотой осьминог сверкает где-то на самом верху, над пирамидой роскошных фресок и великолепных рельефов. Гигантский лабиринт заканчивается маленьким спрутом.

В 1883 году на маленьком островке Кракатау, лежащем в Тихом океане между Явой и Суматрой, произошло извержение, о котором газеты писали, как о самой крупной катастрофе века. Пар, в который превратилась хлынувшая в пылающий кратер вода. буквально разорвал остров на части и взметнул пятьдесят тысяч кубических километров раскаленных каменных обломков и песка на тридцать километров вверх. Остатки острова разбросало на две тысячи километров, земля и море покрылись слоем пепла. Гигантское цунами докатилось до Южной Америки на побережьях погибло около сорока тысяч человек.

Никому не известный в то время греческий археолог сопоставил событие со следами катастрофы, уничтожившей критский Лабиринт. Археолог стал знаменитым — он оказался прав. Три с половиной тысячи лет назад на эгейском островке проснулся вулкан. Извержение его по силе в несколько раз пpeвосходило извержение на Кракатау. Стометровая волна обрушилась на Крит. Под толстым слоем земли, камней оказались погребены беспомощные перед стихией хозяева лабиринта. Их изящный дворец залили потоки грязи, слой жирного пепла скрыл разноцветные фрески. В одночасье рухнули каменные стены, словно хрупкие шиньоны критских красавиц. Исчез эгейский Париж, стал городом-призраком, который греки затем населили героями своих их мифов.

С тех пор бродит по острову белый бык, и тоскует взаперти несчастна Пасифая. А в чреве лабиринта горят голодным огнем два золотых глаза, и от жуткого рева содрогаются стены. Царь Минос обложил данью сопредельные земли, и при случае пугал соседей быкообразным царевичем. Никому не под силу убить Mинотавра. Хитроумный Дедал это знает и в тайне уже готовит побег — мастерит восковые крылья. На этих крыльях они с Икаром поднимутся к самому солнцу, и оттуда остров Крит покажется им крошечным, словно упавший с неба глиняный черепок.

Редакция благодарит туристическую фирму «СОДИС» за помощь в подготовке этого материала.